Утреннее построение не предвещало ничего особенного. Был понедельник, и в строю, как обычно, не досчитались нескольких человек. Практически все они по разным причинам опоздали и сейчас прятались за штабом, укрываясь от снежного заряда, благоразумно не спеша появляться перед строем: гораздо лучше было через несколько минут объясниться с командиром или инженером эскадрильи, чем рисоваться на виду всего полка и почти наверняка получить взыскание от начальника штаба.

-Всех отсутствующих построить в одну шеренгу! Разобраться как положено и наказать как попало!- чуть слышно прошептал прапорщик Кислицын.

Однако стоявшие рядом несколько человек все-таки расслышали шутку и тихонько захихикали, а начальник группы Колодкин незаметно погрозил подчиненному кулаком.

-Ты что, мало из-за своего длинного языка пострадал? Стой тихо!

Через несколько минут, когда механики отправились по своим стоянкам, начальник штаба приказал выйти из строя старшему лейтенанту Красоткину из третьей эскадрильи.

-Посмотрите, товарищи офицеры, на данного старшего лейтенанта, - сообщил Подкоркин. - Вчера заступил в наряд в патруль. По докладу коменданта гарнизона, не задержал ни одного нарушителя. Получается, что у нас все солдаты образцово-показательные, патрулирование в гарнизоне можно смело отменять. Ни за что не поверю, что можно весь день проходить и не обнаружить ни одного нарушения! Разве что скрыться ото всех подальше. За халатное исполнение служебных обязанностей объявляю вам строгий выговор!

-Есть строгий выговор!

-Становитесь в строй! Старший лейтенант Слепцов!

-Я!

-Выйти из строя!

-Есть!

-А теперь, товарищи офицеры, полюбуйтесь еще на один пример того, как не надо нести службу в суточном наряде, - продолжил командир полка. - Старший лейтенант Слепцов с пятницы на субботу заступил в наряд ДСЧ. При проверке суточного наряда командиром полка был обнаружен с собственной собакой - доберман-пинчером. Расскажите, как вам пришла в голову такая фантазия.

-Товарищ полковник, я же холостяк. За собакой следить без меня некому, живу на частной квартире. Пса же покормить надо, выгулять. А так он и при мне, и дополнительная охрана. Пойду эскадрильи проверять - он со мной, все чует, все слышит.

-Детский лепет, товарищ старший лейтенант! Для остальных повторяю - никаких домашних животных в суточном наряде! Знаю, в некоторых подразделениях прижились бродячие кошки и собаки. Насчет них определимся постепенно, пока пусть живут, но если доктор решит - всех уничтожим. Еще раз - в наряде никаких собак, кошек, хомячков, рыбок в аквариуме! Тоже мне, “Гринпис” выискался! Объявляю вам строгий выговор!

-Есть строгий выговор!

-Становитесь в строй! Личный состав в распоряжение командиров подразделений!

Через пять минут майор Зленко и прапорщик Кислицын поднялись на второй этаж штаба, но им было велено подождать минут пятнадцать.

-Не знаю, товарищ майор. Разве что лыжню увидел...

-Какую лыжню?

-На арке в первом звене, где четырнадцатый самолет стоит. Я полчаса в домике посидел, перекусил, после обеда вышел посмотреть - а там следы какого-то “горнолыжника”. До магистральной рулежки.

-Если из-за этого, скажем, детей приводили покататься, понял? Вечно у тебя какие-то приключения! Забыл уже, как летом отдувались? За этот год “тринадцатой” у тебя уже нет, хочешь, чтобы Подкоркин тебя авансом и за следующий лишил?!

Кислицын понуро опустил голову. Это случилось примерно полгода назад. Проходило самое обычное утреннее построение.

-Здравствуйте, товарищи! - поприветствовал полк Подкоркин.

-Здравия желаем, товарищ полковник! - грянуло в ответ, однако из первой эскадрильи параллельно прозвучало и совсем другое: “Пошел на х..!”.

Очевидно, сказавший это полагал, что не будет услышан в многоголосом хоре, однако командир, как раз стоявший напротив этого подразделения, сразу изменился в лице.

-Подполковник Степочкин! Выявить этого мерзавца и доставить ко мне в кабинет! Немедленно после построения.

Через полчаса вспотевший от волнения командир эскадрильи сбивчиво докладывал, что никто командиру полка не грубил. Это между собой несколько прапорщиков поругались, а кто кому чего говорил в запальчивости уже забыли. Подкоркин кисло сморщился.

-Что вы мне сказки рассказываете! Сочинили по ходу дела версию и тянете ее за уши! Даю вам время до конца дня выявить того негодяя.

Однако титанические усилия Степочкина и Зленко ни к чему не привели; их мольбы к грубияну сознаться и покаяться остались гласом вопиющего в пустыне. Результат не замедлил сказаться: когда на следующий день казначей эскадрильи прапорщик Бабкин появился в кассе, ему ничего не дали, хотя его коллеги из других подразделений вышли с полными портфелями. Обескураженный, он немедленно доложил о случившемся Степочкину.

Тот сидел в своем штабе мрачнее ночи, покручивая длинные пшеничного цвета усы: на субботу Подкоркин объявил для первой эскадрильи построение в шесть утра и наведение порядка на закрепленной территории до отбоя. Подполковник позвонил на стоянку, и вскоре майор Зленко сидел перед ним, привычно приглаживая ранние залысины.

-Алексей Викторович, надо что-то делать! Невозможно уже этот нажим терпеть. Был бы это летчик, давно бы уже сознался. Да и слышал я, что где-то это сказали на том фланге, где техники и механики стояли. Есть какие-то мысли?

-Никто ничего не говорит, но в воздухе витает. Есть у нас один острослов. Как раз вчера он с похмелья был. Да и голос вроде бы его был, да только сознается ли?

-Давай попробуем так. Что может сделать командир? Или трое суток ареста или лишит тринадцатой, последнее вероятнее. Если это случится - скинемся всей эскадрильей, компенсируем ему.

-Можно и по-другому попробовать. Я переговорю с Бабкиным. Скажем, что тот обсчитался при получении денег в кассе. Когда такое случается, всегда все без проблем сбрасываются, а нашего матершинника вообще афишировать не будем, чтобы не так стыдно было. Может, Петрович, ты и Подкоркина сумеешь убедить, чтобы это между ними двоими осталось. И чего он прицепился! Сделал бы вид, что не слышит - и дело с концом. Как тот король из “Декамерона”.

-Какой король? Не читал я этой книжки.

-Да там слуга один подсмотрел, как король ночью в плаще к королеве в спальню стучится. Потом сам такой же плащ надел, постучался, его в темноте по ошибке приняли, а после король пришел. А королева ему: “Ваше величество, вы же только что были, не переутомитесь?”. Тот что-то пробормотал, пошел в людскую, пощупал слугам пульс, обидчика своего вычислил. Клок волос отрезал, чтобы утром опознать. А тот, не будь дураком, следом остальным слугам такую же парикмахерскую устроил. Утром король всех построил - а как теперь определишь? Понял, что тот нахал не дурак, и говорит: “Тот, кто это сделал, пусть больше никогда не делает”. Никто не понял, кроме того озорника. На том инцидент был исчерпан.

-Наш Подкоркин явно не тот король. Ладно, попробуй уговорить того парня.

Через час Степочкин и Зленко привели Кислицына в кабинет командира полка. Опустив глаза он признался, что бранился в строю, однако говорил это другому прапорщику, наступившему ему на ногу. После пятиминутной разборки Подкоркин не стал особо настаивать на том, что “пошел на х..” относилось непосредственно к нему, объявил строгий выговор за нарушение дисциплины строя и пообещал лишить премиальных за месяц. Отпустив прапорщика, полковник отчитал командира эскадрильи и его заместителя по ИАС, после чего отменил завтрашнее построение и позвонил командиру ОБАТО, чтобы деньги первой эскадрилье выдали.

Кислицына даже передернуло при столь тягостных воспоминаниях.

-Помните, товарищ майор, песню “Веселых ребят”? - спросил он у инженера. - “Видно все-таки есть она, полоса невезения”. Как раз про меня.

Вскоре Кислицын и Зленко робко ступили в кабинет Подкоркина.

-Так это вы были ДСП! - презрительно произнес командир при виде прапорщика. - Тогда все понятно. Расскажите, откуда взялась лыжня на арочном укрытии номер сто четыре.

Худой и нескладный Кислицын, опустив глаза в пол, чуть слышно ответил:

-Дети катались.

-Дети? - встрепенулся Подкоркин. - Чьи дети?

-С нашей эскадрильи. Просили очень.

-Другого места, значит, не нашли, а вы их спокойно пустили на охраняемый вами военный объект! Очень интересно! Но вы так и не сказали, чьи это конкретно были дети.

-Разрешите, товарищ полковник? - вступил в разговор Зленко, приглаживая сразу вспотевшие залысины. - Это я сына приводил с его другом. Арки закрыты, чего они могли там видеть? А покататься пацанам интересно.

-Так, так.

Подкоркин выбрался из-за стола и вплотную приблизился к Кислицыну. Полголовы уступая прапорщику в росте, тщедушный и невзрачный, сейчас он казался выше, поскольку тот съежился в ожидании неприятностей.

-Пойдете под суд чести! - отчеканил командир. - Причину вам майор Зленко объяснит чуть позже. Возвращайтесь на стоянку, а с вами, товарищ, майор, поговорим отдельно.

Едва за Кислицыным захлопнулась дверь, Подкоркин торжествующе улыбнулся.

-Все ложь от первого до последнего слова! Это я прокатился на лыжах, и ДСП меня не увидел, недобросовестно нес службу. Но это полбеды. Теперь же вы в два голоса начинаете нагло врать про каких-то детей. За обман вам лично объявляю строгий выговор, лишаю премиальных за месяц и ЕДВ за этот год.

-Есть строгий выговор. Товарищ полковник, это я Кислицына надоумил про детей сказать. Не наказывайте его строго. Он же не должен все время патрулировать стоянку. На полчаса зашел перекусить в домик.

-Возможно. Но он должен был принять меры, когда увидел следы. Доложить ДСЧ, разобраться. А он махнул на все рукой. Хорошо, суд чести для него отменяю. Передайте ему - строгий выговор и лишение премиальных за один месяц.

-Ладно тебе, Володя, переживать! - успокаивал Кислицына Колодкин. - Подумаешь, суд чести!

-А если из армии приговорят уволить?

-Да кому это нужно! Забудь и расслабься. Расскажи лучше хохму про девушку с копьем, которой меня на днях научил.

-Ага! Кто у нас хохлы? Ну-ка, скажите по-украински “девушка - копье - спасибо”.

-Дивчина - спис - дякую! - бодро ответил не заметивший подвоха техник самолета Десятко.

Все расхохотались, а через минуту к ним присоединился и сам Десятко, наконец осознавший, чего брякнул. В курилку вошел помощник инженера эскадрильи капитан Крестилов, здоровенный детина лет тридцати.

-Жалко, Подъёбкина они в свой бульдозер не посадили! - вздохнул Кислицын. - Он-то не пьет вроде! Иногда даже жалко, что придумали на нашу голову эти премиальные. Только и знает, что лишать. Фельдшер рассказывал, велел доктору выдать информацию, кто часто в санчасть обращается и лишить их премиальных, поскольку “шланги”.

Вскоре появился Зленко, построил технический состав и сообщил “радостную” новость: через неделю ожидается прибытие комиссии, так что предстоят традиционное наведение порядка и подготовка к образцово-показательной тревоге.

Эскадрилья суетилась, как потревоженный улей. Несколько дней подготовки были уже позади, ежедневно техники работали на стоянках допоздна. Даже летчики появлялись на несколько часов и трудились вместе со всеми. Больше всего сил отнимало оборудование дзотов. Бетонные заготовки для них завезли летом, но тогда про них в повседневной суете забыли. Теперь вместо того, чтобы вкопать их в землю, бетонные конструкции обкладывали снегом. При традиционно мягкой зиме его было маловато, и приходилось собирать его лопатами по всей территории и подносить к нужному месту. Впрочем, приступали к этой работе, когда начинало темнеть, а до этого бесчисленное число раз отрабатывали подвеску ракет и подготовку самолетов по тревоге.

-Знала бы жена, чем я с утра до ночи занимаюсь! - зубоскалил Кислицын. - Она думает, я родине служу, а я снежные горки строю! Уже с шестого класса ни горок, ни крепостей не мастерил. Вспомним детство золотое!

Теперь, наконец, изнурительное снежное строительство осталось позади. На стоянке появились даже десятка два солдат, которые обычно не вылезали из казармы, сами себя охраняя в суточных нарядах, или дежурили на кухне. Самолеты они видели крайне редко, хотя все числились авиационными механиками. Впрочем, и сейчас к сложной технике их не подпустили, чтобы чего-нибудь ненароком не сломали: лишь единицы из них, периодически заступающие на боевое дежурство, имели какое-то представление об обслуживании истребителя. Солдат расставили с автоматами охранять подходы к стоянке и рассадили в свежеоборудованные дзоты. Ожидалось “нападение” условной диверсионной группы, так что несколько прапорщиков стояли на арках, наблюдая за окрестностями.

После двух часов ожидания на магистральной рулежке показался “УАЗик” командира полка. Он въехал на стоянку. Вышел Подкоркин, поздоровался со Степочкиным и Зленко. Следом за командиром из “УАЗика” выбрались водитель и начальник строевого отдела майор Шпилькин. Они открыли багажник, выкатили старую покрышку и облили ее керосином из канистры. Шпилькин достал спички, но в этот момент на него набросился подоспевший Крестилов, сбил с ног и вырвал коробку из рук. Подскочивший для помощи Шпилькину водитель получил такой удар полупудовым кулаком в грудь, что упал в сугроб и подняться уже не смог.

К месту инцидента уже спешил Подкоркин.

-Что это за безобразие! - кричал он. - Почему мешаете проводить учения!?

-Мы не мешаем, мы препятствуем “диверсантам” устроить поджог на стоянке, - угрюмо отозвался Крестилов.

-Чуть пальцы мне не сломал! - пожаловался Шпилькин, вытирая носовым платком кровоточащую ссадину на щеке.

-Все должно было делаться по команде! - нервно продолжал Подкоркин, глядя на своего водителя, медленно поднимающегося из сугроба.

Через несколько минут покрышка вспыхнула, и густой черный дым поднялся над стоянкой. Никто в эскадрилье не шелохнулся, равнодушно глядя на “пожар”. Но тут из-за эскадрильского домика высыпала группа человек десять с автоматами в белых маскировочных халатах и начала швырять повсюду гранаты со слезоточивым газом.

-Почему не отражаете нападение?! - закричал Подкоркин.

-Ждем команды, - хором ответили Зленко и Степочкин.

-Действуйте же!

Однако, не дожидаясь дополнительных ценных указаний, все вокруг уже надели противогазы. Степочкин, давно получивший с одной из арок по рации сообщение о проникновении “врага”, взмахнул рукой, и со всех сторон захлопали холостые выстрелы. “Диверсанты”, зачем-то собравшиеся плотной группой, оказались в крайне невыгодном положении: они были окружены, в них стреляли из дзота, с арки и даже с крыши домика. Через несколько минут Подкоркин объявил, что “нападение” успешно отбито, “диверсионная группа” уничтожена. Не сказав больше ни слова, командир уехал. Оставалось только закончить тушение “пожара” и залатать проволочное ограждение, в одном месте разрушенное “диверсантами”, прокравшимися из леса.

Вечером стало известно, что “долгожданная” комиссия не приедет, и все с облегчением вздохнули. Как штрафник, Кислицын вновь заступал ДСП с субботы на воскресенье.

-С утра затопишь баню, - инструктировал его Зленко. - Подкоркин с замами приедут примерно в одиннадцать - двенадцать. Чтобы к этому времени все было готово.

Однако нередко получалось так, что самим техникам и механикам первой эскадрильи помыться в собственной бане не удавалось. Пятницу на веки веков застолбил для себя командир эскадрильи. В выходные нередко бывало полковое начальство. Оставалось выкраивать время среди недели, но и тут нередко получалось так, что топили баню для “дяди”: в последний момент неожиданно появлялись какие-нибудь инженеры из дивизии и прочие прихлебатели. Повод всегда находился - плановый осмотр какого-либо самолета полка, который, словно по волшебству, был из первой эскадрильи. А после осмотра - плавный переход к бане.

Прапорщики благословляли то время, когда баня по каким-то причинам выходила из строя (чаще всего ломалась форсунка) и им не нужно было, заступая в наряд ДСП, прислуживать разнообразному нетрезвому высокому, среднему и мелкому начальству. Однако сейчас все системы бани были исправны, так что Кислицын еще в пятницу натаскал канистрами с ближайшего самолета шестьдесят литров керосина. Времена, когда можно было вызвать топливозаправщик и без усилий до краев наполнить бочку, уже миновали. В воскресенье с утра прапорщик затопил баню, очистил прорубь от тонкого свежего льда, накачал электронасосом воды из пруда и наблюдал за огнем, периодически прочищая быстро забивающиеся сажей дырочки в форсунке. При этом несколько раз объехал стоянку на велосипеде, но ничего подозрительного не обнаружил. За ним бегала дворняга Найда, которая уже года три жила в конуре около домика.

-Что же ты, псина, на прошлой неделе меня насчет Подъёбкина не предупредила? - шутливо ворчал Кислицын на собаку. - Надо было не около меня в домике сидеть, жратвы ждать, а стоянку караулить!

Полдвенадцатого ДСП своевременно заметил издали “УАЗик” и четко доложил приехавшему командиру обстановку. Подкоркин небрежно кивнул, указал прапорщику на сумку в автомобиле, а сам налегке с двумя незнакомцами (а вовсе не с планировавшимися заместителями), один из которых держал в руках соблазнительно позвякивавшую пеструю сумочку, сразу зашагал в сторону бани. Кислицын, тихо чертыхаясь, принял у солдата тяжелую сумку и понес следом. А потом еще ему пришлось, пока командир с приятелями парились и ныряли в прорубь, накрывать им на стол: резать хлеб, колбасу, копченое мясо, сало, соленья, открывать консервы и кипятить чай в самоваре. Захлебываясь от слюны и с завистью косясь на легкую пеструю сумочку, заманчиво звеневшую, когда прапорщик касался топчана, на котором она стояла, он был безумно рад покончить с этим делом, прикрыв подготовленные яства двумя полотенцами, и вернуться к исполнению непосредственных обязанностей.

Примерно через час командир показался в дверях бани, завернутый в простыню на манер римской тоги.

-ДСП! Принесите еще один веник!

Увидев столь странную белую фигуру, Найда сначала глухо зарычала, затем с громким лаем подбежала к Подкоркину и яростно вцепилась зубами в простыню. Тот мгновенно освободился от одеяния и исчез в глубине бани, закрыв дверь. Собака, рыча, продолжала со злостью трепать материю, и Кислицын с огромным трудом расцепил ей челюсти, отобрал простыню, превратившуюся в грязную рваную тряпку, и отнес командиру.

Спокойно выслушав поток ругани в свой адрес, он с чувством глубокого удовлетворения вышел из бани и отдал Найде всю снедь, что взял с собой в наряд.

Крупные хлопья снега продолжали сыпаться уже целые сутки. К стоянке дежурных сил приходилось пробираться через сугробы. Здесь специальными машинами худо-бедно расчистили площадку перед домиком, а четыре дежурных самолета все еще были в снегу. С утра техники и солдаты, видимо, сбросили его с чехлов, но нового уже успело насыпать порядочно.

Все три части авиационного гарнизона - полк, ОБАТО, ОБС РТО - сегодня строились на митинг по случаю начала нового учебного года. Многие еще не пришли в себя после празднования Нового года и теперь с тоской думали о том, как пережить сегодняшний день.

-Ничего, Володя, крепись, - весело подбадривал Кислицына Колодкин. - Сейчас на свежем воздухе постоим, посидим часок в ГОКе и пойдем снежок чистить на стоянке, быстро отойдешь.

Построение длилось более часа. Сначала несколько человек отбарабанили заученные трафаретные речи. Минут десять - пятнадцать слушали набившие оскомину сентенции Подкоркина о необходимости крепить боевую готовность и воинскую дисциплину. После этого все эскадрильи, ТЭЧ, управление полка и части обеспечения прошли торжественным маршем.

До обеда просидели в ГОКе, где детально разбирались действия полка по тревоге. Еще раз объяснили систему звуковых сигналов: один гудок - проверка связи или вызов командира, два гудка - готовность дежурных сил, три гудка - подъем из дежурных сил и вызов группы усиления, четыре продолжительных гудка - общий сбор по тревоге.

-Интересно, а как отличить вызов командира от проверки связи? - глубокомысленно заметил Колодкин. - Который год уже над этой задачей бьюсь.

-Очень просто! - разъяснил посвежевший на морозе Кислицын. - Зеленый гудок - вызов командира, красный - проверка связи. Смотри, не перепутай!

Прописные истины о подготовке полка по тревоге на многих действовали гипнотизирующе. После морозца в теплом помещении почти всех разморило, и борьба со сном превратилась в самую большую проблему. Перед Колодкиным и Кислицыным сидел старший лейтенант Вершков, который оказался не в силах сопротивляться мощному наступлению войск Морфея и давным-давно сдался превосходящим силам могучего противника. Офицер даже слегка похрапывал, и до сидевших за ним периодически доходил запах перегара.

Кислицын, сам только-только оправившийся от похмелья, аккуратно отстегнул у Вершкова ремешок портупеи, перекинул его через спинку сиденья и вновь застегнул. Все, кто сидел поблизости, наблюдая за этими манипуляциями, еле удерживались от смеха, и теперь им уже не нужно было бороться со сном. Они с нетерпением предвкушали окончание занятия.

Наконец, раздалась долгожданная команда “смирно, товарищи офицеры”, и весь зал дружно поднялся с мест и замер. Попытался встать и мгновенно проснувшийся Вершков, но ничего из этого не вышло. Он бился, как птица в силке или муха в паутине, не понимая, что его держит. Окружающие хохотали во все горло, благо команда “вольно, товарищи офицеры” уже прозвучала.

-Ну, Вовик, артист! - возмущался наконец-то освободившийся от пут Вершков. - Только ты мог додуматься!

С громкими проклятиями первая эскадрилья добралась до своей стоянки. Достали лопаты и самодельные скребки, сделанные из частей старых самолетов. В такие впрягались несколько человек и небольшими полосами сгребали снег к краю бетонного покрытия. Лопатами подчищали остатки и откидывали в сторону завалы. Сугробы за эти дни намело немалые, к тому же сверху они были покрыты ледяной коркой. Очистить всего лишь треть стоянки удалось титаническими усилиями только к шестнадцати часам, хотя обычно на свежевыпавший снежок на всей территории уходило от силы часа два. Все уже валились с ног от усталости, однако программа мероприятий не была на этом исчерпана.

Теперь в первой эскадрилье построился весь полк и один из самолетов, стоявший вне арочного укрытия, вновь образцово-показательно готовился по тревоге с комментариями инженеров полка.

-Очень плохо готова стоянка, товарищ майор! - отчитывал Подкоркин Зленко по завершении мероприятия. - У вас был целый день, а снег до сих пор не убран. После ужина продолжайте работу.

Сообщение о решении командира полка ни у кого не вызвало энтузиазма. Однако приказ есть приказ, так что около семи вечера в самой большой по площади эскадрилье вновь началась уборка снега. В темноте дело шло совсем медленно, хотя освещение стоянки функционировало. Постепенно работа сама собой прекратилась, и началось бурное обсуждение.

Только на следующий день первая эскадрилья с грехом пополам убрала снег со своей стоянке, хмуро наблюдая, как на рулежных дорожках и взлетно-посадочной полосе работает мощная снегоуборочная техника. А вечером на построении Зленко сообщил очередную “приятную” новость.

-Завтра все выходим работать на ВПП. Не смогли ее вычистить. Снег укатали, потом сдувка прошла, все льдом взялось. Сейчас проверить все лопаты и ломы, завтра все берем на полосу.

Командиры частей и подразделений на трех “УАЗиках” проехали по всем двум с половиной километрам ВПП и распределили ее на участки пропорционально количеству людей, тщательно подсчитав плиты. Первой эскадрилье достался участок длиной в восемьдесят и шириной четырнадцать плит. Лишь некоторые из них оказались полностью свободными от снега и льда. Мощные роторные снегоочистители за прошедшие два дня смогли убрать основную массу снега, но при этом укатали плотный слой в несколько сантиметров. Его пытались ликвидировать тепловой машиной, так называемой сдувкой. Очень эффективная при легком свежем снежке, в данной ситуации она не в силах была справиться с плотной коркой, превратив ее в лед. Полоса оказалась полностью не готовой к полетам.

Первая эскадрилья в полном составе во главе с подполковником Степочкиным, чьи пшеничные усы сразу заиндевели на пронизывающем ветру, приступила к очистке выделенного участка. Там, где попадался просто укатанный снег, работать было намного легче: он легко откалывался, и лопатами его сгребали в сторону. Однако обледеневших плит оказалось куда больше, и они требовали в десятки раз больше усилий. При каждом ударе лома обычно отскакивал крошечный кусочек льда, поэтому на такие плиты вставали по два - три человека и порой по полчаса тратили на очистку. Иногда вместе со льдом выламывались приличные черные куски смолы, залитой между швов.

-Вот ОБАТО весной работенка привалит! - зубоскалил Кислицын. - С “авророй” дни и ночи будут на полосе торчать.

Повсюду звенели ломы, ударяющиеся в бетон, сыпались искры. Раздавались гневные окрики в адрес медленно работавших солдат. Громко ругался Колодкин:

-Как белый человек, сегодня новые рукавицы надел. И вот, пожалуйста, все изодрал! Будь она проклята, эта х.ёвина!

Он колол лед топором, приваренным к ребристой полоске арматуры, и теперь с огорчением разглядывал испорченные рукавицы. Время от времени работа приостанавливалась для коротких перекуров. Крестилов вновь принялся рассказывать о Дальнем Востоке.

-Летали мы как-то на Сахалин на стрельбы. Я был в передовой команде. Прилетели бортом, а полк следом не может. У них на острове снега выпадает не сравнить со здешним. Но убирают по уму, полоса всегда в порядке. Правда, стоянки до бетона не чистят, не успевают. Утаптывают снег и скоблят по нему до весны. Тогда тоже погорячились, ЦЗТ хотели побыстрее к прилету нашего полка подготовить, и какой-то дуб, только что с Запада приехавший, подкинул ЦУ в стиле нашего Подъёбкина. По ЦЗТ сдувкой прошлись и все испортили. Тоже всех долбить выгнали: и нашу передовую команду, и местный полк, и даже с округа всякое начальство. А я перед этим только-только у бортачей зимнюю летную куртку за спирт выменял. И смотрю - что-то не то. В ТЭЧ к ним зашел чего-то спросить - все бычки побросали, тут же работать кинулись и рассосались кто куда. Где прохожу, все норовят спрятаться, чтобы не встретиться. А тут встали лед долбить, полчаса поработали. Ко мне подполковник какой-то подходит, по-приятельски под ручку берет, ведет за колонку, угощает сигаретой, говорит: “Да сколько уже можно въе..вать, давайте перекурим, поболтаем”. Потом оказалось, в такой же куртке к ним недавно злющий полковник с округа приезжал, на меня лицом и комплекцией сильно похожий, весь гарнизон трахал во все дыры. Вот меня за него постоянно и принимали. Я чуть не подох со смеху.

Такие разговоры несколько скрашивали унылую однообразную работу. Как назло, сильный северный ветер не стихал до самого вечера. Многие в обед дополнительно утеплились, надев “ползуны” вместо обычной технической формы. Другие решали проблему еще радикальнее: Кислицына послали на велосипеде в известную ему точку, а потом на стоянке согрелись изнутри ароматным самогоном. На морозе хмель быстро прошел, и эскадрильское начальство или ничего не заметило, или не захотело заметить. Впрочем, никакие меры, никакое старание не могли радикально ускорить очистку ВПП. Когда вечером Подкоркин построил всех на полосе, он был крайне недоволен.

-Очень плохо, очень медленно работаем. Я думал, мы сегодня все завершим. Завтра крайний день.

Строй угрюмо молчал. На следующий день, несмотря ни на какие усилия, полоса по-прежнему не была боеготова. Пришлось работать в субботу до самого вечера. Лишь тогда Подкоркин, проехав по аэродрому и решив, что очистка завершена, всех отпустил по домам. Правда, первая эскадрилья почти в полном составе отправилась в свою баню, заблаговременно натопленную ДСП, где все от души попарились, а потом чуть ли не до полуночи сидели в комнате отдыха с самогоном и закуской. А в понедельник стало известно, что полеты, и без того довольно редкие из-за дефицита горючего, пока откладываются: должна приехать комиссия и принять аэродром.

Через неделю Кислицын заступал дежурить по штабу.

-Не повезло тебе, Вовик, - предупреждал прапорщик, сдававший ему наряд. - С утра комиссия из округа приехала, снуют все туда-сюда, с глупыми вопросами пристают. На полосу после обеда второй раз поехали. Подъёбкин злой, как черт.

Кислицын придирчиво осмотрел штаб и заставил солдата снова все подметать и вытирать пыль в самых дальних закоулках. Сам предусмотрительно спрятался в глубине дежурной комнаты, перенеся туда телефон, чтобы лишний раз не маячить в окошечке и не попадаться на глаза высокому начальству без крайней нужды.

Часа через два он услышал громкие голоса: командование полка и комиссия вернулись с полосы. Очевидно, окружное начальство не задумывалось, что его может услышать дежурный по штабу.

-Вы представляете, что натворили! - раздавался чей-то визгливый голос. - Разве можно таким образом чистить взлетно-посадочную полосу! Только весной мы сможем оценить весь нанесенный урон и прислать инженерный батальон для ремонта. Вы на несколько месяцев остались без полетов и без боевого дежурства! Да плевать мне на ваши планы и митинги! На них вы никуда не улетите! Вот уж и впрямь - не каждого нужно учить богу молиться!

Разнос обильно подкреплялся такими же крепкими словечками, которые составляли добрую половину лексикона курилок. Было слышно, что комиссия поднимается на второй этаж в кабинет командира, и голоса становились все тише, однако в ушах прапорщика Кислицына они еще долго звучали ангельской музыкой, и он с наслаждением растянулся на топчане, с удовольствием предвкушая, как он будет пересказывать услышанное в эскадрилье и какие крупные неприятности ждут полковника Подкоркина.